«В своего героя нужно влюбиться»: соавтор Ирины Хакамады о том, как написать книгу для звезды

Сегодня знаменитости редко пишут свои книги сами — они нанимают приглашенных авторов, которые в русскоязычной традиции называются «литературными рабами». T&P решили поговорить с приглашенным автором книги Ирины Хакамады, Лилией Гущиной о положении дел в индустрии, секрете хорошей биографии, письменной культуре и соавторской ответственности.

— Спрошу сначала о формулировке: кажется ли вам, что литературный раб — это корректный термин? В английском все как-то поделикатнее, ghost writer.

— Рабы принадлежат владельцу, трудятся не по своей воле и не получают денег за свой труд. Как минимум, два пункта в этом определении отсутствуют: человек добровольно соглашается на работу и получает за нее деньги. Единственное, что пока у нас нет правого поля для этого, так что конкретные условия работы зависят от того, как договорился соавтор.

— Какая формулировка, на ваш взгляд, будет корректной? Соавтор?

— Соавтор, автор или литературный редактор. Я бы провела такую аналогию: если человек приходит к модельеру, и у него нет ни материала, ни представления о том, какой фасон он хочет сшить — а, например, только желание сшить свадебное платье — это одно. Если на руках есть и то, и другое — другое. Третий вариант — когда человек сам сшил себе платье, но где-то напортачил, и просит поправить. То же самое и здесь. Если человек не знает, чего он хочет, а просто «хочет книгу» — исполнитель практически становится автором. Когда есть материал, из которого надо сшить, — соавтором, а когда все написано, но хотелось бы улучшить, — литературным редактором.

— Что зависит от соавтора? Вы в одном из интервью рассказывали, что у Данелия было две книги, «Безбилетный пассажир» и «Тостуемый пьет до дна», у них были разные авторы и именно поэтому одна книга была успешна, а другая — нет. Это кажется удивительным.

— У Ирины до нашей совместной книги было два или три текста, не ставших бестселлерами. От помощника зависит многое. В психологии существует такое правило: «Изнутри невозможно поставить диагноз». Нельзя проанализировать самого себя. Человек не в может задать себе все нужные вопросы — потому что есть вопросы, на которые он не собирается отвечать. Когда я предложила Ирине обсудить некоторые темы, она удивилась — и спросила, кому это будет интересно. Я ответила, что это интересно мне, а значит, и другим будет интересно.

— В чем заключается ответственность соавтора знаменитости?

— Как у журналиста: если не задать вопрос, на него не ответят. А если задать вопрос, на который человеку отвечать не интересно, это будет не интересно читать. Нужно найти вопросы, которые смогут раскрыть человека, пусть даже с самой неожиданной для него стороны, заставят его вспомнить события, переживания, детали, о которых он никогда не говорил публично, — из-за их мнимой ненужности.

— Вы как-то говорили, что подобная книга — это non-fiction. Какие здесь есть законы жанра, вето на авторские отступления?

— Единственный закон жанра — в его названии: «отсутствии вымысла». Я работаю с материалом, который получила, — и лирических обсуждений без согласия автора тут быть не должно. Собственные мысли и рассуждения, конечно, просачиваются в текст, но остаются только то, что одобрено и завизировано заказчиком. Ирина против моего дозированного своеволия не возражала, и я этим очень довольна: есть мысли, которые будут услышаны, если их выскажет Ирина Хакамада, а если Лилия Гущина — едва ли.

— Должна ли у вас быть нейтральная позиция, как у хорошего журналиста?

— Нейтральная по отношению к кому? К заказчику? Совсем нет — в него нужно влюбиться. По крайней мере, на то время, пока ты с ним работаешь. Без настройки на человека, без растворения в нем такая книга, на мой взгляд, обречена. И тянуть на себя одеяло нельзя.

— Как вы изменились за время, пока работали с Ириной, — настроились на ее волну, почувствовали ее?

— В свое время на подобный вопрос журналиста я дала ответ, который сейчас звучит уже не так весело, — что благодаря работе с Ириной я наконец-то научилась отличать Слиска от Матвиенко, а Немцова от Явлинского, хотя и не знаю, зачем мне это нужно. Ирина — блестящий оратор, от нее я многое узнала и поняла. Но писатель и оратор — это разные вещи. Человек может быть замечательным рассказчиком, но на бумаге у него при этом получается скучно.

— Как строилась ваша работа над книгой об Ирине? Журналист, написавший книгу об американском изобретателе и бизнесмене Илоне Маске, поговорил с 200 его коллегами и обедал с ним каждую неделю, кажется, полгода. Насколько плотно вы работали?

— У нас было полтора месяца ежедневных интервью, после которых у меня осталось около 20 пятичасовых кассет. Потом я месяц их расшифровывала, а потом кроила их этого объема нужные материалы.

— Что было самым сложным?

— Задать столько вопросов, чтобы хватило на целую книгу. Самое легкое, но и скучное, — расшифровка. Мы работали по темам, — а в книге они превратились в главы.

— Вы смотрели фильм «Призрак» Полански? Там персонаж начинает писать о политике и находит такие тайны, которые потом стоят ему жизни. Вам не было страшно?

— У Хакамады не стояло задачи раскрыть какие-то страшные тайны, а у меня — тем более. Цель была невинная — привлечь внимание, напомнить о себе, и эта цель была достигнута. Как журналист я в принципе не склонна вытягивать из людей опасные для совместной безопасности тайны. Несколько лет я вела в «Новой газете» рубрику «Сосед по времени: один день жизни». Герои приходили ко мне, как в прошлом веке к фотографу, — принарядившись. Но это было их право. О любом человеке можно рассказать так, что будут читать. Не нужно бояться быта и банальностей.

— Вы рассказывали, что когда были с Ириной на презентациях, посетители не понимали, можно ли брать автографы у вас. Вы тогда сказали, что «это не форма невежества». Что же это?

— Я так сказала? Наверное, я проявила деликатность: это, конечно, невежество, — но простительное: публика не привыкла, чтобы «тайный помощник» выходил на сцену вместе с «автором». Соавторов принято скрывать: если бы все, кому писали книги профессионалы, выводили их с собой на авансцену, люди бы знали, как себя вести.

— Это происходит, потому, что этот жанр у нас пока молодой?

— Жанр как раз не молодой. «Малая земля» Брежнева-Аграновского написана 30 лет назад. Но мода на откровения знаменитостей, конечно, налицо. В России почти все крупные деятели всех областей еще и что-то писали — и оставили нам если не собрание сочинений, как В. И. Ленин, то хотя бы «Мою жизнь в искусстве» как К. С. Станиславский. Отличие же в том, что раньше важные персоны писали сами. Они получили другое образование, тогда учили изящной словесности — не только читать, но и создавать. К тому же, существовала отдельная культура писем. В советское время прививаемые навыки ограничились школьными сочинениями об образе Андрея Болконского и т. п., как правило, списанными из учебников. Руку ученикам ставить перестали, а убеждение, что известные люди должны писать книги, осталось. Чтобы ситуация изменилась, и заказчик, и публика должны согласиться, что быть профессиональным соавтором непрофессионального писателя не стыдно. Это нормально.

— Как вы думаете, как на нашей культуре сказался этот пробел в письме — журналистика могла бы быть лучше, книги писали бы достойнее?

— Сказалось не только это, конечно. Но сегодня дела, кажется, пошли на лад. Речь в форме текста побеждает устную: мы часто предпочитаем написать сообщение, а не позвонить. Мы вынуждены получать этот навык, общаясь в социальных сетях, где постоянно нужно писать, и сейчас все пишут немного по-другому, через 10 лет назад.

— Какие тексты подобного жанра вы читали, пока писали книгу Ирины? Какие вы считаете каноном?

— Никакие — в процессе работы чужое мешает. Зато теперь я могу оценить по достоинству работу коллег. С достойными образцами тут можно столкнуться не чаще, чем в любом другом жанре. Например, «Безбилетный пассажир». Книга великолепно смонтирована, но оценить это я смогла только после того, как сделала свою. Нельзя забывать, что качественный монтаж — главное в подобных книгах, а законы монтажа в тексте точно такие же, как в кино. Из посредственных кадров монтаж позволяет сделать недурной фильм, — или, напротив, отличный материал превратить в слабое кино.

— Как вы понимаете, что работа закончена? Что вы получили лучший вариант из возможных?

— Когда больше нет сил на него смотреть. И когда сделан заказанный объем — если нужно сделать семь авторских листов, 200800-м знаком будет точка, какие бы бездны ни оставались за кадром.

— Вы представляете, какому соавтору могли бы заказать книгу о себе?

— Только Богу, наверное. Лучшего автора, судя по тому, какие он сочиняет сюжеты и как ловко их монтирует, наверное, нет.