Нужно ли собирать конференции, чтобы снова и снова обсуждать проблему сексизма, расизма и любого другого «изма»? Ямайский писатель Марлон Джеймс уверен, что от этих разговоров один только вред, и призывает всех отказаться от них хотя бы на время. «Теории и практики» публикуют перевод его колонки для Literary Hub.

Марлон Джеймс, лауреат Букеровской премии 2015&...

Марлон Джеймс, лауреат Букеровской премии 2015 года

Казалось бы, с ростом популярности Дональда Трампа в США и Марин Ле Пен во Франции, с возрождением движений неонацистов и Ку-клукс-клана и с тем, что люди по всему миру (но в особенности в Европе) внезапно вдохновляются на публичное выражение расизма, антисемитизма, сексизма, гомофобии, трансфобии и ксенофобии, сейчас идеальный момент для того, чтобы высоко поднять знамя многообразия. Идеальный момент для того, чтобы проводить обсуждения и углублять осознание проблемы. И в то же время — идеальный момент для того, чтобы перестать говорить об этом.

Или, по крайней мере, перестать говорить об этом так, как мы привыкли. Почему именно сейчас, когда этот голос кажется самым важным? Проблема — во всех этих разговорах. В особенности говорить любят либералы. Мы обсуждаем вопросы, мы изучаем точку зрения консерваторов (хотя они никогда не отвечают нам тем же), мы говорим о решениях, мы даже пытаемся терпеть тех, кто не желает терпеть нас. Проблема с разговорами в том, что это и есть все, что мы делаем. Мы проводим дискуссии о многообразии и приглашаем цветных писателей — например, Роксан Гей (которая уже давно упрекала подобные собрания в этой привычке и которая вдохновила меня на это эссе), или Хунота Диаса, или коренного американца и/или австралийца, — чтобы не игнорировать коренные народы. Мы приглашаем гея или лесбиянку и получаем дополнительные очки, если при этом они еще и цветные. Потом мы приглашаем нескольких белых, которые заявляют о том, что разбираются в таких вопросах, даже если их ставят в тупик споры о расе в кампусах колледжей («Разве они все не богатенькие ребята?») или движения вроде Black Lives Matter.

Проблема даже не в том, что многообразие, как и толерантность, становится целью, в то время как оно должно быть результатом. Проблема в том, что мы слишком часто путаем обсуждение многообразия с конструктивными действиями для его достижения. Возможно, мы переняли у ученых мысль, что обсуждение проблемы каким-то образом равняется ее решению или, по крайней мере, началу этого процесса. Конференции о многообразии — это как конференции о мире на земле. Они должны приближать момент, когда у нас больше не будет в них нужды. Это должны быть конференции, которые активно работают над собственной нерелевантностью. Тот факт, что мы по-прежнему их проводим, доказывает не только наш провал: ложное чувство успеха (которое возникает просто потому, что мы организовали дискуссию) приводит нас к ложной же мысли, будто мы действительно попробовали что-то сделать.

Возникает вопрос: разве это не причина проводить такие беседы чаще? Чтобы признавать и больше ценить многообразие, чтобы преодолеть расизм, сексизм и все другие «измы», которые нас разделяют? Во-первых, само утверждение о том, что «измы» нас разделяют, подразумевает, что мы одинаково в этом виноваты. В реальности же одна группа использует социальную, экономическую, политическую системы для того, чтобы отделиться от других, — не всегда нарочно. Вопрос не в том, что темнокожему нужно расширить свои взгляды. А в том, чтобы белый стал меньшим расистом. Это не трансгендерная женщина должна доказывать, почему ей нужно пользоваться женским туалетом. Это шовинист должен перестать нападать на транссексуалов. Проблема с моим участием в конференциях о многообразии — в вере в то, что я играю какую-то роль в его достижении. Но это неправда. И тот факт, что мне приходится часто возвращаться к этим дискуссиям, должен доказывать, что они не добиваются своей цели.

К тому же о чьем многообразии идет речь? Действительно ли мы отличаемся — или просто расширяем картину в иерархическом объективе части населения, чтобы обогатить их взгляды на мир? Для некоторых многообразие — это когда у главного героя фильма друг — азиат. Или белая женщина в кимоно. Но кто выигрывает от многообразия? И как насчет таких побочных эффектов, как присвоение чужой культуры, которое некоторые люди по-прежнему считают положительным явлением? Действительно ли мы расширяем горизонты — или просто отрезаем ломоть экзотики? Или хуже: делаем голос белого солирующим и продаем миллион копий благодаря эксплуатации культурного богатства различных народов, при этом не принимая этих людей такими, какие они есть, или, еще хуже, попутно выдворяя их?

Потому что другая проблема многообразия в том, что оно чрезвычайно хорошо сочетается с сегрегацией. Фактически оно дает возможность (в особенности либералам) разглагольствовать о том, что они, может быть, не хотят или не могут воплотить в жизнь. Ну, это не совсем правда. Они могли бы посещать цветные районы города, если захотят (хотя бы ради настоящей индийской еды), но их беспокоит безопасность. «Мутный» становится определением для темнокожего, мулата или просто бедного. Не стоит забывать, что чаще всего хвалятся многообразием либеральные города, но в то же время в Нью-Йорке — самые сегрегированные школы во всей Америке. Белые и черные в Чикаго живут совершенно по-разному — как будто находятся в разных городах. Разнообразие районов значит только то, что разнообразие существует. А не то, что кто-то живет, работает или хотя бы играет вместе.

«Ложное чувство успеха, которое возникает просто потому, что мы организовали дискуссию, приводит нас к ложной же мысли, будто мы действительно попробовали что-то сделать»

Довольно забавно, что дискуссии по многообразию чаще всего проводятся на фестивалях и конференциях в городах, где оно разве только не вытесняется силой: в Нью-Йорке, Вашингтоне, Лондоне, Сан-Франциско, Лос-Анджелесе, Портленде, Сиэтле. Портленд в Орегоне, например, самый белый город в Америке, в нем 75% белых жителей и 3% черных, причем со временем их становится все меньше. В Сан-Франциско — 5,4%; сокращается черное население и в Лос-Анджелесе. Эти города (а следовательно, и их жители) содрогнулись бы при обвинении в расизме, но в то же время они, кажется, являются активными сторонниками сегрегации. Одной из отличительных черт этих мегаполисов является полный провал в вопросе доступности жилья, пункт, который они до сих пор не признают провалом, поскольку: 1) Это следствие экологической политики, которая вводилась из благих побуждений, но привела к повышению цен и повесила неподъемное бремя на семьи с низким доходом; 2) Здесь зарабатывают так много денег; 3) В любом случае вышвырнут только цветных. В прошлом году друг жаловался мне, что его вытесняют из Вильямсбурга в Бруклине, и я предложил ему отследить, куда делись вытесненные его прибытием пуэрториканцы. А еще лучше провести такой эксперимент на Airbnb: забронировать пару вариантов, используя при этом фотографию темнокожего.

Многообразие не может ничего достичь, потому что у многообразия прежде всего и не должно быть никакой цели. Другая проблема — в продолжающемся настойчивом требовании, чтобы на подобных дискуссиях присутствовал цветной писатель, как будто если Клаудия Ранкин поговорит о многообразии, то оно воцарится. Ранкин первая же и укажет на лицемерие такого предположения — возможно, в первых же строчках своей речи. Вам, наверное, кажется, что единственный смысл нашего присутствия на таких обсуждениях — расширить для белых людей понимание вопроса, в то время как мы могли бы поговорить, например, о книгах. Что еще хуже — это точно такое же обсуждение, как и год, и два, и три, и десятилетия назад. Либо мы говорим недостаточно громко и ясно, либо нас никто не слушает. Возможно, в дискуссиях о многообразии должны принимать участие только белые.

Подумайте об этом: дискуссия о многообразии без многообразия. Гневная реакция даже от цветных не заставит себя ждать. Но, может, именно это и должно произойти. И первым, возможно, должен стать вопрос: зачем темнокожему на дискуссии говорить о включении в общество, когда научиться включать должен белый? Я правда думаю, что перед участниками могли бы встать гораздо более глубокие вопросы, если в обсуждении не будет цветных писателей, — начиная с того, что значит их отсутствие. Допустима ли такая дискуссия без голосов темнокожего или гея, несмотря на то что многообразие — это проблема белых людей? Что вообще такое — проблема белых, особенно если исходная позиция такова, что мы в основном правы? И готовы ли мы хотя бы говорить о многообразии сами — или все ждем, что цветные обеспечат нас взглядом изнутри, а мы просто водрузим сверху наше мнение по этому поводу? Что мы действительно знаем о сегрегации? Знаем ли мы, сколько цветных работает в издательствах? Кто такая Сандра Блэнд и важна ли она для вас? Можете ли вы предположить или даже убедительно объяснить, почему у книг всех темнокожих писательниц одинаковые обложки, вместо того чтобы слушать жалобы черных по этому поводу? И если вы начнете повторяться в своих аргументах, почувствуете ли вы это?

Но боюсь, что наше отсутствие создаст совершенно другие проблемы. В конце концов, когда вопрос касается многообразия, большинству из нас кажется, что мы делаем хорошее дело, пока кто-нибудь (как правило, цветной) не говорит, что это не так. Возможно, дискуссия о многообразии без многообразия закончится тем, что обсуждать будет нечего. Но мы, другие, устали от короткой памяти людей. Это как психическое расстройство, при котором сознание человека ежедневно очищается, возвращаясь к точке, в которой оно было до травмы головы. Тема, которую я подниму на дискуссии о многообразии в этом году, будет такой же, как и десять лет назад, что снова ставит вопрос о назначении подобных обсуждений. Особенно если учесть, что их изначальная цель — приблизить день, когда они нам не потребуются — все так же далека. Возможно, наши попытки подойти к настоящему многообразию станут более удачными, когда мы перестанем думать, что все, что нам нужно, — это говорить о нем.