Обычно рассказ о российских регионах — это либо бодрые отчеты местных властей об их достижениях, либо протяжный стон о всеобщем запустении. Из этой картины выпадают локальные культурные и гражданские инициативы. Чтобы их описать, «Открытый университет» запустил курс «Карта России»: его авторы отправились в экспедиции по стране и записали интервью с местными жителями. О двойственных идентичностях, историческом самосознании и о том, каково это — быть туристом в своем отечестве, рассказывает шеф-редактор курса профессор НИУ ВШЭ Ян Левченко.
В России рассказ о регионах, как правило, строится как торжество макроэкономики: на них смотрят в очень большом масштабе, парят над территорией России, как спутники, и видят ее издалека. Есть и обратный вариант: исследователи, часто практикующие политконсультанты, находятся в самой гуще событий. Оба подхода почти исключают вопросы культуры и общественной деятельности.
Поэтому мы решили сделать своеобразный гид по локальной идентичности регионов. Нас интересовало и культурное наследие, и
Как мы делали «Карту России»
Пока на карте открыто три региона — Северо-Запад, Арктика и так называемая Центральная Россия вокруг Москвы.
Для нас было важно, чтобы описываемые в этом блоке области располагались от Москвы с разных сторон, не соседствовали и имели бы разный уровень экономического развития. Например, Калужская и Тульская область одинаково рванули в плане гастрономического туризма и работы с наследием, поэтому мы не стали показывать и ту и другую. Степень кризисности Тверской и Тульской областей при одинаково богатом историческом наследии несопоставимы: первая находится в патовом состоянии, и их сравнение создает в рассказе точку напряжения, контрапункт. А, скажем, Иваново совсем другое: это исторически промышленный регион, у него своя специфика. Нам было интересно показать, как эту историю можно капитализировать (в хорошем смысле этого слова).
Летом мы планируем выпустить блок про Поволжье. По Волге проходит своего рода граница: города на ее берегах уже не вполне принадлежат московскому гештальту. Да, Нижний Новгород, Казань, Самара многое заимствуют у Москвы, но они начинают активно переизобретать себя. Про них нельзя сказать, что это просто «плохая Москва», где меньше денег, возможностей и так далее. Люди в этих городах оглядываются на столицу, чтобы набраться опыта — и сделать по-своему. Москва не является для них единственным маяком, на который они ориентируются. Например, Нижний Новгород культивирует идентичность города на реке и скорее соотносится с крупными речными американскими городами типа Детройта.
У нас в проекте заняты эксперты и региональные, и столичные — для многомерной картины. Пока особых расхождений во мнениях не было, но, мне кажется, самые острые случаи рассогласования еще впереди. Нас ждут самые сложные регионы: Кавказ, Урал — кузница российской независимости, Сибирь, которая далека от столицы во всех отношениях. Внешний и внутренний взгляды на них будут, вероятно, очень разными.
При этом мы не занимаемся историей страны (материалов на эту тему как раз очень много, и это не наша задача); в основном нас интересуют горизонтальные связи — местные инициативы, то, что делают люди, которые решили не уезжать из региона не потому, что они лузеры, а потому, что они хотят изменить жизнь у себя дома. Нам интересно объединение людей по признаку как чисто территориальной, так и культурной, интеллектуальной близости — когда они вместе что-то делают.
Место
Во всех документах и во всех случаях Север определялся как список территорий. По сю пору невозможно определить Север содержательным образом, если не иметь в виду какую-то конкретную задачу
Представление, что все хорошие, правильные, интересные инициативы, идеи, НКО — это про Москву и Петербург, в последние годы все заметнее корректируется. Процесс сплошного отъезда, из-за которого многие области, особенно расположенные близко к Москве, оказались на грани опустения, если не прекратился, то замедлился, начался обратный отток людей. Например, выходцы из соседних с Москвой регионов благодаря «Сапсанам» и «Ласточкам» стали чаще бывать дома и поняли, что им не нужна пожизненная ипотека ради квартиры в дальнем спальнике с видом на железную дорогу — и вернулись к себе в Иваново или Тверь. Там можно выйти из дома и сразу оказаться в центре города, а не выбираться в него раз в неделю в переполненном метро; можно дойти до работы пешком; можно выспаться. И теперь люди ищут работу, которая им позволит не все время находиться в Москве, а приезжать туда время от времени, живя в своем городе.
Локальные особенности в России сейчас играют не меньшую роль, чем централизованные связи и вертикальная организация. При этом между регионами, в том числе граничащими друг с другом, практически не существует прямых отношений — все завязано на Москву.
Отличный пример приводит известный лингвист и антрополог Николай Вахтин: для того чтобы улететь из Магадана в Певек (за 1468 км), нужно сначала улететь в Москву (за 5874 км), а оттуда в Певек (за 5536 км) — и так пока что все устроено в России. А должно быть принципиально иначе.
Кадр из видео Открытого университета
Действие
Когда я переехал обратно во Псков, у меня было понимание, что здесь работу, круг общения и развлечения надо себе создавать. Готовых нет.
Журналист, активист псковского реабилитационного центра «Ручей» Юрий Стрекаловский
Раньше казалось, что примерно везде все одинаково: покосившиеся избы, разбитые дороги, церкви и лежащие неподалеку алкаши. Эта картина категорически устарела — я это вижу по нашим поездкам. У людей есть воля к жизни — они способны биться в закрытые двери, которые иногда открываются. Это возможно при наличии позитивной программы строительства— «третьего места», книжного магазина, центра реабилитации людей с зависимостью.
Например, с 2015 года при Псковском театре драмы работает детская студия «Гвозди». Ее основатели Евгения Львова и Денис Золотарев не психологи, а театральные люди, но воспитание профессиональных актеров — это последнее, о чем они думают. По сути, это место коллективной терапии, консультационный и реабилитационный центр, в котором дети, в том числе и с особенностями развития, учатся любить жизнь такой, какая она есть. Театр здесь буквально врачует человека, придумывает его заново.
Во Владимире работает культурно-деловой центр «Стрелецкая 25» — он находится в огромной мансарде в исторической части города: простой дощатый пол, в углу стоят скутер и сундук с кедами. Сооснователи центра Григорий Орлов и Наталья Касьянова помогают встречам программистов и творческих людей для реализации городских проектов — создания приложений для города и области, разработки дизайна общественных пространств. Сами стрелецкие резиденты регулярно проводят всякие занятные акции, например летний однодневный ресторан, где соседи по двору или улице готовят друг для друга, и так далее.
Время
Когда говоришь с людьми, которые что-то организуют, делают, часто возникает ощущение, что ты присутствуешь при
человек видит, что он что-то сделал, открыл, и в его городе, районе произошли изменения — и не в сторону разрушения и ветшания, к которым мы привыкли за последние 30 лет, а к лучшему. И теперь его прет от чувства, что все это нужно людям.
Я уже говорил, что у нас нет фокуса на историю, но некоторые аспекты локальной идентичности связаны с прошлым. Однако они сейчас воспринимаются не как ограничители активности, а как триггеры развития. Например, в Карелии люди, которые никогда не говорили на карельском языке, принимаются его учить, чтобы пусть искусственно, но воспроизвести эту идентичность. Они не стремятся забыть советскую историю, но пытаются перезагрузить свое настоящее через воспоминания об архаическом или даже мифическом прошлом.
Кадр из видео Открытого университета
Роли
Карелий много. Карелия — это ускользающее понятие. Карельская идентичность — это почти утраченная материя.
Кандидат исторических наук, доцент Петрозаводского государственного университета Илья Соломещ
В Мурманске мы спрашивали людей, которые считают себя русскими, бывают ли они в Москве. И они отвечали: «От
Наш проект наглядно показывает, что Россия — многоукладная страна. Например, есть малый народ саамы. Его представители нам рассказывали, что они, как и подобает саамам, живут в тундре. Но они ездят туда как на дачу, пожить недолго в традиционном доме, а потом возвращаются в город. В квартире они чувствуют себя россиянами, а потом приезжают в тундру, и там они саамы. И нельзя сказать, чтобы какой-то уклад был фальшивым: они и там, и там живут настоящей жизнью.
Таких примеров много, не нужно даже ходить за экзотикой. Возьмем любого человека, уехавшего за счастьем в Москву. Там он живет жизнью хипстера, работает в модном месте или учится в университете, ходит по интересным заведениям, снимает квартиру на паях с друзьями. А потом возвращается к родителям в свой, например, Краснодарский край, где жизнь происходит в основном на улице, потому что значительную часть времени тепло. Там иначе говорят, там другие приоритеты. Никто не стесняется дачно-полевой работы, это не повинность, к ней не высказывают презрения — человек возвращается и сразу органично вписывается в этот контекст, это не вызывает какого-то ментального разрыва. И такие линии разделения постоянно проходят по нашим биографиям.
Калининград. Кадр из видео Открытого университета
Поле
Мы хотели, чтобы сами люди — местные активисты, ученые и эксперты — рассказали о местах, где они живут. В основе «Карты России» их речь. Иногда речью становится само пространство — если оно красноречиво. Например, Калининград: это настольно драматичное, насыщенное трагедией место, что слова могут быть только дополнением и комментарием к тому, что ты там видишь. Сами мы при работе над циклом стараемся не давать оценок и не формулировать ожиданий, но их горизонт все равно существует, и он постоянно корректируется в процессе работы.
Если бы мы ограничились кабинетными занятиями, статистикой, разговорами с экспертами по интернету, все было бы гораздо быстрее, но в результате получилась бы этакая отчетная таблица с картинками для оживления. Нам же было важно телесное прикосновение, проникновение в территорию — хотя бы минимальное. Мы не антропологи, не можем поехать на несколько месяцев и жить жизнью этих людей, но нам было важно увидеть их воочию, встретиться с ними на месте. Имеет значение и то, что у наших видеоинтервью разный фон — и через место, мастерскую, какое-то промышленное предприятие, где мы снимали, локальность очень хорошо проступает.
Обычно вся поездка в один город занимает два, редко три дня. Мы приезжаем и с утра до вечера берем интервью у наших героев — если нам удается успеть с этим за один день, следующий мы посвящаем съемкам местности. Но помогает то, что мы встречаемся со знающими людьми, которые нас могут ориентировать. Они нам говорят: «Вы то-то видели? Вы такую-то знаете? Ну как же, она же самая крутая у нас», — и мы идем знакомиться. И поэтому мы не устанавливаем совсем жесткое расписание, оставляем пространство для импровизации. Часто основной сюжет начинает корректироваться на месте: ты приезжаешь с заготовленной success story, наконец-то хочешь рассказать о
Так, например, было в Казани. У нее медийная репутация «города, у которого получилось», который смог выйти из кризиса, постоянно принимает какие-то спортивные мероприятия и т. д. Когда мы туда ехали, я думал, что мы будем говорить о городских медиа, новых пространствах, новом центре, который построили, сломав старый. А в результате поездка нас вывела на вопрос о национальной идентичности (при этом, куда бы мы ни приехали, нам всегда говорят: «У нас здесь русская земля, так что ша — не надо разжигать».) Нам удалось поговорить с людьми, которые много инвестируют в татарскость — например, занимаются исключительно татароязычным музыкальным лейблом. Была встреча с местным экспертом, который рассказывал о предпосылках вхождения Татарстана в состав Российской империи и СССР. Многие вещи он говорил в духе постколониальных теорий, но несколько раз звучало слово «обида».
Кадр из видео Открытого университета
Обида
Надо сказать, что «обида» — это ключевое слово в описании взаимодействия центра и периферии, оно едино и для национальных окраин, и для вполне русскоговорящих республик: обидно всем. Часто регионы рассматриваются центром как ресурсная база, они все отдают Москве, а назад получают крохи. Возникает ощущение, что Ямал, где мы были, прекрасно живет, потому что там газ, но на самом деле люди там так же, как и везде, выживают как умеют, а все северные надбавки — это миф.
С одной стороны, регионы часто говорят Москве: «Оставьте нас в покое, мы устали от излишне патерналистского отношения». Муниципальные компетенции в России очень узкие, на все требуется согласование, и это раздражает активных людей. А с другой стороны, в регионах всегда действуют с оглядкой на Москву, потому что она распределяет субсидии. Так заточено государство.
Мы ездим с неизменной установкой рассказать что-то хорошее, но вышедшие фильмы уже вызвали неоднозначную реакцию. В Карелии обиделись на то, что в начале видео идет какой-то якобы непристойный рэп — студенты Петрозаводского университета написали, что это представляет их город не в том свете, звучит мат, это неприемлемо, их опозорили на всю Россию. «Можно было сделать иначе, у нас есть многое, чем мы можем гордиться», — писали они в своих комментариях. Кижи, Рускеала, Валаам, водопады — ах, какая лепота.
В Калининграде была ерническая реакция: «Ах, в Москве обратили внимание на то, что есть за МКАДом жизнь, нам очень приятно». Нас обвиняют в снобизме, в патернализме, в поиске красивой руинированной натуры для пресыщенного москвича. Просто в тотальном непонимании и неадекватности.
В Пскове нам просто пообещали набить морду при встрече. Это нормально. Мы не будем щеки подставлять, но и обижаться на это не будем. Кто-то должен не обижаться. Пусть это выглядит как избыточная самоуверенность.
Мне кажется, нет ничего зазорного в том, чтобы быть туристом в своей стране. Важно не приезжать на готовую программу,
не довольствоваться набором стандартных сувениров из Золотого кольца, а немного отклоняться от этого маршрута. И ходить не по принципу «будем гулять там, где грязь и лужа, в которой лежит свинья, потому что отремонтированные церкви и центр нас не интересуют». Нужно на границе того, что уже отреставрировано, и того, что в запустении, найти точку, в которую люди из сфер, никогда не конвертировавшихся друг в друга, могли бы встретиться и поговорить.
Комментарии
Комментировать