«Самая прекрасная эмоция — ощущение тайны»: нейробиолог Николай Кукушкин — об эволюции, памяти и уникальности человека

Обычно эволюцию человека рассматривают исключительно с биологической точки зрения, отдельно от культурного развития. Однако, по мнению нейробиолога Николая Кукушкина, два этих процесса происходят параллельно и подчиняются схожим законам. Именно эта идея заложена в его научно-популярную книгу «Хлопок одной ладонью. Как неживая природа породила человеческий разум», которая вошла в шорт-лист финалистов премии «Просветитель». Т&Р поговорили с Николаем Кукушкиным о том, как связаны культурные и биологические процессы в становлении человека, почему он уникален на всех стадиях своего развития и как работает наша память.

Эволюция культуры

Культура, на мой взгляд, это любая возобновляемая передача информации от человека к человеку, которая происходит не посредством генетики или размножения, а посредством взаимодействия — общения, имитации, наблюдения друг за другом. Все, что передается в таких процессах не просто от одного человека к другому, а выстраивает последовательность из многих людей, — это, с моей точки зрения, можно назвать культурой.

Эволюция культуры — это законы развития информации при ее передаче от человека к человеку. Эта информация развивается по тем же самым законам, что и генетическая, она передается из поколения в поколение путем размножения. Но в сущности и то и другое — это разные формы существования информации. Законы того, как она меняется со временем, описываются, например, теорией эволюции Дарвина.

Эволюция культуры для меня — это процесс, который происходит параллельно эволюции генетической по схожим законам

Эти два вида эволюции связаны между собой, потому что без эволюции генетической не может быть эволюции культурной. Первый вид создает условия для второго, но это не то же самое, они движутся параллельно. В книге «Хлопок одной ладонью» есть иллюстрация, которая основана на графическом отображении принципа работы многоклеточного организма. Это чертеж Августа Вейсмана начала XX века, в котором изображена стрела, которая несет генетическую информацию из прошлого в будущее непрерывной линией, соединяющей бабушек с родителями, детьми и так далее. От этой стрелы отходят отростки, которые представляют из себя индивидуальные организмы — индивидуальные поколения. В каждом из нас содержатся те же самые гены, которые движутся этой непрерывной линией из прошлого в будущее, но в пределах нашего тела эти гены просто выполняют свою функцию и в конце концов отмирают вместе со смертью организма.

В своей книге я добавил к этому чертежу вторую стрелу, которая проходит сквозь эти самые отростки. Она проходит через наши мозги, потому что мозг — это основное средство культурной передачи информации. Я таким образом представляю, как взаимодействуют эти два типа эволюции. Для того чтобы появилась вторая, нужна первая с отростками. Важны многоклеточность, мозг и все остальное, что заняло миллиарды лет эволюции. Но в конечном итоге эта вторая стрела эволюции возникает и развивается параллельно с первой.

Докинз ввел понятие «эгоистичный ген», и я пользуюсь им и отсылаю читателя к учениям Докинза. Мне кажется, очень важный момент в истории науки, когда человечество перестало думать об эволюции как о каком-то процессе, который происходит с организмами. Так об этом думал Дарвин, например. Очевидно, когда мы смотрим на жизнь вокруг нас, мы не видим этих генов, которые движутся из поколения в поколение. Мы видим организмы — носителей этих генов. Поэтому исторически все биологические процессы, в том числе эволюционные, связывали только с организмами. В то время как эгоистичный ген Докинза — это поворот от организменного взгляда на жизнь к генетическому. Докинз показал, как можно думать «по-генетически» и таким образом понимать эволюционные процессы.

Такой перевод стрелок, мне кажется, был ключевым в философском осмыслении эволюции. Для меня это столь же значимый этап, как сама теория Дарвина и потом ее пополнение в XX веке генетическими представлениями о наследственности. То есть синтетическая теория эволюции, в которой соединились Дарвин и менделевская генетика. На мой взгляд, перевод стрелок Докинза с организмов на гены точно так же играет принципиальную роль в нашем осмыслении эволюции.

Человек был уникален на каждом этапе эволюции

Родословная человека выделялась с очень ранних своих этапов. Это не значит, что человек совершенно в этом уникален. Есть масса разных живых существ, чей путь в масштабах живой природы можно считать уникальным и особенным. С некоторых точек зрения любой вид можно считать уникальным. Когда мы смотрим на собственный вид, мы обращаем внимание на то, что считаем важным. И чем больше внимания уделяем собственным признакам, тем уникальнее мы кажемся самим себе.

Мне кажется, что есть определенные моменты истории, которые предопределили появление человека как вида, их можно было проследить гораздо раньше, чем происхождение от обезьяны. Для меня принципиальная отметка, которой я уделяю внимание в книге, — это происхождение эукариот. В мире есть три домена: бактерии, археи и эукариоты. Три глобальных разделения всей жизни на Земле. Эукариоты — это меньшинство организмов, видов в плане биоразнообразия. При этом эукариоты выделяются из всех остальных видов — архей и бактерий, которые похожи друг на друга. С человеческой точки зрения все они выглядят совершенно одинаково и скучно. Я считаю, что момент возникновения эукариота предопределил в конечном итоге появление сверхсложных организмов, которые достигают пределов биологических возможностей, мощностей, размеров, температуры, скорости. Все это было предопределено фактом появления эукариот, потому что эукариоты с самого начала выделялись своей энергоемкостью, потреблением энергии, зависимостью от этой энергии. Появление эукариот связано с поглощением будущей клеткой-эукариотом митохондрии. Как только появляется митохондрия, можно сказать, появляются эукариоты.

Мы с самого начала были высокоэнергетичными существами, которым требовалась масса усилий, чтобы поддерживать эту высокоэнергетичность

Поэтому мы продолжали эволюционировать в сторону более крупных, мощных организмов с большими способностями. В конечном итоге это привело к возникновению полового размножения, многоклеточности, животных, которые тоже выделяются из остальной массы царств эукариот. В пределах животных те же самые эволюционные приоритеты в конечном итоге привели к возникновению приматов с их социальными группами, которые можно считать еще более сложной единицей существования жизни. В пределах этих коммунальных социальных приматов эволюционные процессы привели к появлению нас. Мне кажется, что этот финальный штрих — возникновение нас из приматов — очень сложно воспринять, не заглядывая в далекое прошлое, где все то, что сделало нас людьми, зародилось как движущая сила.

Почему не бывает плохой памяти

Когда я говорю людям, что я занимаюсь памятью, первое, что они мне говорят, — что у них плохая память. Как человек это воспринимает? Я пытаюсь что-то наклеить себе на доску в голове, а оно не клеится, клей плохой. Но на самом деле проблема не в клее, а в том, что доска слишком маленькая и некуда наклеивать. После того как вы наклеили эту наклейку, вы ничего с ней не делаете. Она ни к чему не присоединяется и через время отваливается. Поэтому вопрос не в памяти как таковой, не в том, что у кого-то она слабая, а у кого-то сильная. Вопрос в том, что нужно больше знать.

Чем больше вы знаете, тем проще вам запоминать новую информацию

Во-вторых, бессмысленно пытаться запоминать что-то просто ради запоминания. Вы всегда запомните исключительно то, что будет вам интересно или важно. Мне кажется, нужно двигаться туда, куда вас ведут ваши интересы, а не какое-то представление о том, что нужно помнить.

Эту доску можно сильно расширять. Плюс в том, что это экспоненциальный процесс: чем больше вы знаете, тем проще вам узнавать. Чем выше и цельнее ваш каркас здания, тем проще к нему добавлять новые элементы. Отчасти в этом и состоит задача моей книги — связать воедино массу разных вещей, которые обычно сильно не соединяют.

Иногда кажется, что нужные нам вещи забываются, а незначительные прочно укрепляются. Вопрос в том, что считать важным. У нашего мозга нет единого решения насчет важности того или иного процесса. Мозг проще представить как какое-то государство или город, в котором есть масса разных организаций, параллельно анализирующих реальность. Есть язык — небоскреб с кучей этажей, где эта реальность обрабатывается и определяется, что мы считаем важным. Но все это высчитывается в этом языковом здании. А пока оно высчитывается, вся мотивация уже определена в какой-то трансформаторной будке, где сидит не куча бюрократов, а древний дед, который еще со времен динозавров решает, куда мы направляем внимание. И ему кто-то позвонил и сказал, что тут какая-то знакомая мелодия вокруг. И все внимание он перевел на эту знакомую мелодию. Вопрос не в том, что мозг считает важным. Вопрос в том, какими механизмами направляется внимание. И далеко не всегда это внимание направляется, куда нужно нашему сознательному лингвистическому, культурному представлению о себе. Условно говоря, мозг может считать эту глупую мелодию гораздо важнее, чем все эти наши мысли о договорах и подрядчиках.

В английском есть такое хорошее слово — salient. Оно означает «важность», но оно не отражает, скажем так, значимости. Это яркость того или иного стимула, его влияние в данный момент времени. Если пользоваться термином, мы действительно лучше запоминаем эти salient стимулы, чем другие. То, что мы можем называть значимым, важным, далеко не всегда salient.

Главная цель книги «Хлопок одной ладонью»

Мне кажется, что в капиталистическом мире мы тратим слишком много времени на маркетинг самих себя, всего, что мы делаем, и всего, что мы производим и создаем, и недостаточно на то, что мы, собственно, хотим сказать. Сейчас в нью-йоркском метро рекламируют какое-то новое телешоу, которое я не смотрел. Его рекламируют не тем, что оно интересное, а делают акцент на самом герое. Мне кажется это странным. Произведение искусства, литературы, науки не должно в первую очередь задумываться о том, кто его будет смотреть или кто его будет потреблять.

Я пишу не потому что кто-то это прочитает, а потому что мне есть что сказать

Но в то же время, разумеется, реалии таковы, что нужно задумываться о том, кто читатель, чтобы как-то калибровать язык, сложность и прочие элементы. Тот же вопрос передо мной стоял, когда мы писали аннотацию для книги с издательством. И я наткнулся на одну цитату из Альберта Эйнштейна. И когда я ее увидел, я понял, что она описывает моего читателя. Это то, что я вкладываю в книгу. Эйнштейн писал, что самая прекрасная эмоция, которую нам дано испытать, — это ощущение тайны. Основа любой научной деятельности, искусства. Если человек не способен испытать это ощущение, не может, по словам Эйнштейна, «замирать в страхе перед неизведанным» — его глаза закрыты. Так вот, читатель моей книги способен испытать это ощущение тайны, он постоянно ищет новое, неизведанное, он не удовлетворяется тем, что нам сегодня известно о природе, о реальности. Ради этого я пишу.

Мне кажется, ценность моей работы заключается в интеграции научного знания о природе с вечными философскими вопросами

Название «Хлопок одной ладонью» было с самого начала. Это отсылка к дзен-коану, загадка без разгадки. Коан предназначен для его обдумывания. Для того, чтобы осознать бессмысленность его обдумывания или выйти за пределы этой мысли.

Коан про хлопок звучит так: «Две ладони сходятся в хлопке, и возникает звук. Как звучит хлопок одной ладонью?» Понятно, что у этого коана не может быть объяснений. Весь его смысл в том, что мы о нем думаем и выходим за пределы собственного интеллекта. Но я его немножко опошляю тем, что объясняю, как это видится мне. В этом хлопке двумя ладонями я вижу метафору восприятия, взаимоотношения между субъектом и объектом. В любой момент, когда мы что-то видим, представляем себе, с чем-то сталкиваемся, это два участника процесса: я и окружающий мир. То, что я вижу, и тот, кто это видит. Это хлопок двумя ладонями.

Хлопок одной ладонью, на мой взгляд, — это ощущение, которое возникает от осознания того, что этих двух рук на самом деле нет. Есть всего одна рука — она появляется в ходе единого процесса, который имеет вполне реальные очертания, начинается с органических молекул и заканчивается нашим субъективным внутренним взглядом на мир.

Мне хотелось, чтобы результатом прочтения моей книги у человека было похожее ощущение. Если мы пройдем весь путь от энергии и атомов до нашего внутреннего мира и не увидим на этом пути никаких принципиальных точек, разделяющих одну руку и другую руку, то, может быть, это приблизит нас к этому пониманию хлопка одной ладонью. Это описание единства всего мира и природы, включая не только окружающий нас мир, но и наш собственный внутренний мир.