«Мы воспринимаем жизнь как сюжет»: Дэниэл Канеман о том, почему важно своевременно умереть

Нобелевский лауреат Дэниэл Канеман в своей книге Thinking, Fast and Slow рассуждает о том, что трогает нас в судьбе Виолетты Валери, почему мы часто судим о жизни с точки зрения сценария и что определяет счастливую биографию. T&P публикуют перевод одной из глав.

В те дни, когда я только начинал свою работу над исследованиями человеческого опыта, я попал на оперу Верди «Травиата». Известная своей великолепной музыкой, она также представляет собой волнующую историю любви молодого аристократа и Виолетты — дамы полусвета. Отец юноши обращается к Виолетте и убеждает ее оставить возлюбленного, чтобы сохранить честь его семьи и не испортить его сестре перспективы замужества. Жертвуя собой, Виолетта вынуждена притвориться, что отвергает мужчину, которого любит. Вскоре она переживает рецидив чахотки (так в XIX веке называли туберкулез). В заключительном акте умирающая Виолетта лежит, окруженная немногими друзьями. Ее любимый предупрежден и спешит в Париж, чтобы ее увидеть. Любовь и надежда придают женщине сил, но ее состояние быстро ухудшается. Неважно, сколько раз вы видели оперу — всякий раз вас охватывает напряжение и страх: успеет ли юноша прибыть вовремя? Есть ощущение, что для него чрезвычайно важно увидеть возлюбленную до того, как она умрет. Конечно, он успевает, герои исполняют несколько чудесных любовных дуэтов и через 10 минут восхитительной музыки Виолетта покидает этот мир.

По пути домой из оперы я задумался: почему же нам так важны эти последние 10 минут? Я внезапно понял, что меня совсем не интересовала продолжительность жизни Виолетты. Если бы мне сказали, что она умерла в 27 лет, а не в 28, как я считал, известие о том, что она потеряла год счастливой жизни, совсем бы меня не тронуло, но вероятность потерять последние 10 минут жизни значила куда больше. Более того, эмоции, которые я испытал бы от воссоединения влюбленных, не изменились, если бы я узнал, что они провели вместе неделю, а не 10 минут. Тем не менее, если бы герой опоздал, «Травиата» оказалась бы совершенно другой историей.

«Пренебрежение к срокам нормально для рассказа, и его настроение часто определяется его финалом. Это то, как работает память: она создает истории и сохраняет их для будущего. Мы воспринимаем жизнь как сюжет не только в опере — и хотим, чтобы история закончилась хорошо».

В рассказе важны значимые события и запоминающиеся моменты, а не течение времени. Пренебрежение к срокам нормально для рассказа, и его настроение часто определяется его финалом. Это то, как работает память: она создает истории и сохраняет их для будущего. Мы воспринимаем жизнь как сюжет не только в опере — и хотим, чтобы история закончилась хорошо. Когда мы слышим о смерти женщины, которая не общалась со своей дочерью много лет, нам хочется узнать, помирилась ли она с ней на смертном одре.

Нас не волнуют чувства дочери — для нас важен нарратив жизни матери, который нам хочется исправить. Забота о людях часто проявляется в беспокойстве о качестве их историй — а не об их чувствах. И, несомненно, нас могут волновать события, изменяющие истории людей, которые уже умерли. Мы сочувствуем мужчине, который умер, веря в любовь своей жены, когда слышим, что на самом деле она много лет встречалась с любовником и оставалась с мужем только ради его денег. Мы жалеем мужа, хотя он прожил счастливую жизнь. Мы чувствуем унижение ученого, который сделал важное открытие, признанное ошибочным после его смерти — хотя он сам не пережил этого унижения. Больше всего, конечно, мы заботимся о нарративе собственной жизни и очень хотим, чтобы это была хорошая история с приличным героем.

Психолог Эд Динер при помощи своих студентов решил выяснить, можно ли пренебречь продолжительностью жизни и может ли правило «кульминации-финала» определять нашу оценку человеческих жизней. Исследователи использовали короткую биографию вымышленного персонажа по имени Джен — незамужней бездетной женщины, которая умерла внезапной и безболезненной смертью в автокатастрофе. В одной версии Джен была очень счастлива в течение всей своей жизни (которая длилась либо 30, либо 60 лет — в разных вариантах), наслаждаясь работой, путешествиями, хобби и временем, проведенным с друзьями. В другой, к жизни Джен добавлялись дополнительные пять лет (то есть, она умирала либо в 35, либо в 65). Добавленные годы описывались как приятные, но не такие счастливые, как прежде. После прочтения схематической биографии каждый студент, участвовавший в исследовании, должен был ответить на два вопроса: «Насколько завидной кажется вам жизнь Джен в целом?» и «Как много счастья или несчастья Джен пережила в своей жизни?».

«Добавление пяти умеренно счастливых лет к очень счастливой жизни вызвало заметное снижение оценок общего благополучия Джен. Я не верил, что разумный человек способен решить, что, прибавив к жизни пять неплохих лет, можно сделать ее значительно хуже. Я оказался неправ».

Результаты четко подтвердили и пренебрежение сроками, и эффект «кульминации-финала». В раздельном эксперименте (когда разным участникам давали формы с разными сроками жизни героини) удвоение продолжительности жизни Джен никак не влияло ни на желанность ее судьбы, ни на оценку того, сколько счастья она испытала. Ее жизнь выражалась в прототипическом отрезке времени, а не в cерии отрезков. Как следствие, «общий уровень счастья» Джен, как его воспринимали участники эксперимента, оказался уровнем счастья в типичном периоде ее жизни, а не суммарным количеством счастья на всем ее протяжении.

Как и следовало из этих показателей, Динер и его студенты также обнаружили эффект «меньше—лучше» — явный признак того, что при оценке качества жизни средний результат замещает сумму. Добавление пяти умеренно счастливых лет к очень счастливой жизни вызвало заметное снижение оценок общего благополучия Джен. По моей просьбе, исследователи также собрали данные об эффекте лишних пяти лет в смешанном эксперименте; каждый участник выносил оба суждения в прямой последовательности. Несмотря на мой большой опыт работы с ошибочными суждениями, я не верил, что разумный человек способен решить, что, прибавив к жизни пять неплохих лет, можно сделать ее значительно хуже. Я оказался неправ.

Такой ход мысли был столь абсурден, что Динер и его студенты вначале подумали, что результаты демонстрируют незрелость молодых людей, участвовавших в экспериментах. Тем не менее, схема не изменилась, когда на те же вопросы ответили родители и старшие друзья участников.

Тяготы труда и радости отдыха всегда выступают как аргумент против идеи пренебрежения сроками: мы все разделяем ощущение, что намного хуже работать 24 часа, чем 6 часов, и что 6 дней на хорошем курорте лучше, чем 3 дня. Продолжительность имеет значение в таких ситуациях, но только потому что качество финала изменяется вместе с длиной самого эпизода. Мать маленького ребенка более истощена и беспомощна через 24 часа, чем через 6, а турист чувствует себя более отдохнувшим через 6 дней, а не через 3. Что действительно играет роль в нашей оценке этих случаев — это прогрессирующее ухудшение или улучшение текущего опыта и то, как человек чувствует себя в конце.