Столкновения между представителями аналитической и континентальной философии происходят достаточно часто. Этим летом самый известный философ современности Славой Жижек и американский лингвист Ноам Хомский устроили заочный спор: последний обвинил словенца в пустословии, а Жижек Хомского — в зацикленности на эмпирических данных. Исследователь Александр Смулянский выбрал основные эпизоды этой дискуссии и рассказал, что он о ней думает.
Ноам Хомский
«Когда я говорю, что мне не интересна теория, я имею в виду, что меня не интересует это позерство с использованием чудных словечек — вообще вся эта вычурная полисиллабика, которая позволяет вам дурачить окружающих, делая вид, будто у вас действительно есть теория. На самом деле, во всей этой чепухе нет ничего хотя бы даже напоминающего то, что называется теорией в серьезных научных кругах. Попробуйте найти в этих книжках хоть что-нибудь, что вы, отбросив все лишнее, не смогли бы в пять минут изложить двенадцатилетнему ребенку. Вы во всем этом вообще что-нибудь видите? Лично я — нет».
Славой Жижек
«Давайте так. Со всем уважением, которое я питаю к Хомскому, я все же считаю, что сам он — вечно подчеркивающий соответствие своих заявлений «эмпирическим фактам», весь такой дотошный, брезгующий всеми этими сумасшедшими лакановскими спекуляциями и так далее и тому подобное…
Понимаете, лично я просто не знаю другого такого парня, который до такой степени заблуждался бы, когда дело действительно доходит до фактов. Помню, например, как он протестовал против демонизации Красных кхмеров — мол, все это западная пропаганда, эти ребята не так ужасны, как их нам рисуют… Потом, конечно, когда он вынужден был вместе со всеми признать, что эти парни не такие уж милые создания, получилось некрасиво — лично я был удивлен. Это, знаете, в духе: «Когда я говорил эти вещи, я был прав, потому что на тот день у меня в распоряжении была такая информация. Мы просто не знали на тот момент всей правды…» Короче, всем знакомые бла-бла-бла. Я такой тип рассуждений не приемлю».
Ноам Хомский
«Меня тут осаждают просьбами прокомментировать то, что Жижек сказал на днях про «того парня» в своем ответе Ноаму Хомскому. Я прочел его реплику довольно внимательно, даже с некоторым интересом, надеясь действительно что-то о себе узнать и по возможности исправить допущенные ошибки… И что же я обнаружил? Никаких фактических ошибок на этот раз Жижек у меня найти не смог…
Лично меня это не удивило. Я, знаете ли, уже в курсе того, как сам Жижек пользуется фактическим материалом. Так, в зимнем выпуске Lettre International от 2008 года он приписал мне расистское высказывание по поводу Обамы, которого я не делал. Я тогда на это не отреагировал — те, кто имеет смелость покидать проторенные дорожки официальной идеологии, порой еще и не такое о себе обнаруживают. В итоге выяснилось, что Жижек основывался на
Особенно интересным показалось мне удивление Жижека по поводу того, что мы в своих собственных работах позволяли себе опираться на имевшуюся в нашем распоряжении информацию. Он сам такой тип рассуждения, видите ли, «не приемлет». Я на этот счет лучше вообще помолчу…»
Славой Жижек
«Я действительно прошу прощения за то, что приписал Хомскому эту шутку про Обаму, который пересидел в солярии. Я могу лишь добавить, что даже если бы Хомский это действительно сказал, я мог бы только порадоваться, поскольку это говорило бы о том, что наши взгляды на актуальную политическую повестку во многом совпадают… Сказать так в том контексте, в котором об этом говорил я, вовсе не означает сделать расистское высказывание — как раз наоборот… Если честно, даже не понимаю, почему Хомский так долго на этом задерживается…
Сам я считаю, что в той самой «современной континентальной философии», в которой Хомский ничего не желает понимать, поскольку, по его мнению, она безнадежно испорчена страстью к непонятным словечкам, есть своя идея, за которую стоит бороться. В любом случае, все эти размашистые отрицания «чудаковатой теории» тоже не более чем поза — так что в этом смысле Хомский, обвиняя меня в пустословии, и сам в таком случае ушел недалеко.
Вот вам, кстати, еще одно мое — разумеется, безосновательное — заявление. Я считаю, что если Хомский не видит в моих работах ничего, что выходило бы за пределы разумения двенадцатилетнего ребенка, то в таком случае, учитывая его неумение отличить «серьезную теорию» от «вычурных поз», уместно задаться вопросом, у кого здесь ум двенадцатилетнего ребенка».
Чего не хватает в споре Жижека и Хомского?
Эта неожиданная стычка — обмен репликами, которые комментаторы стыдливо называют «дискуссией» — в ее нынешнем виде ни о чем не говорит. Лишь характерный для современности предрассудок заставляет полагать, будто любое событие, которому посчастливилось происходить на глазах у широкой аудитории, непременно является показательным или же «вскрывает глубинный конфликт». Не похоже, чтобы произошедший спор был на это способен — неясность, смущающая толкователей, силящихся теперь придать ему смысл. Не зная, что делать с неожиданно поступившим в их распоряжение материалом, они, недолго думая, подменяют его анализ обсуждением жизненной и интеллектуальной «позиции» каждого из дискуссантов.
Ловушка подобного подхода состоит в том, что рано или поздно в нем непременно берет верх комическая перспектива. Комедия, как известно — это действо, где каждый предпочитает совершать глупости на свой манер. Это как раз и называется «отстаивать позицию», и нельзя сказать, будто Хомский и Жижек к этой сомнительной деятельности совершенно не причастны. Напротив, только глухие к подобному позиционному комизму леваки могут заявлять, что разборка представляется им излишней, поскольку в случае настоящей заварушки Славой и Ноам — эти хорошие парни — непременно должны оказаться по одну сторону баррикад.
Подобная неразборчивость не является принципиальной позицией. Напротив, она представляет собой изнанку все того же карикатурного различия, в свете которого выступают эти двое, связи между которыми парадоксальным образом крепятся именно тем, что они друг друга знать не желают. Именно это вызывает фантазию о «взаимодополнительности», с обоснованием которой прекрасно справляется общее мнение, полагающее одного из них фантазером и авантюристом и признающее за вторым добродетель научного здравомыслия, позволяющего ему твердо держаться того, что ему уже известно — то есть, как это порой называют, «придерживаться реальности».
Столкновение докс — это дискуссия, характеризующаяся тем, что вопрос, который мог бы послужить причиной конфликта, остается не поставлен. Это не означает, будто по этой причине стороны могут легко примириться. Напротив, именно ввиду отсутствия конфликта столкновение может продолжаться вечно.
Интересно, что рассуждая таким образом, комментирующие не могут не испытывать неловкости, прекрасно понимая, до какой степени им приходится жертвовать подробностями и какая нелепая картина в итоге складывается. Так, восхвалять присущую одному из спорящих трезвость означает тем самым намекать, что оппонент предпочитает обитать в эмпиреях. Проблема в том, что в случае с Жижеком и его звучным политическим ангажементом делать такой вывод просто неловко. Чтобы предупредить его, комментаторам приходится добавлять, что мысль Жижека тоже имеет некоторые виды на «действительность», но в
Перспектива, создаваемая подобными толкованиями, обманчива как знаменитые кубы Неккера, стороны которых с одинаковым успехом в зависимости от восприятия могут считаться как ближними, так и дальними. Другими словами, все это докса чистой воды. В связи с этим любопытно, что и сам спор Жижека и Хомского — как бы публике на потребу — развивается в духе типичного доксографического столкновения. Другими словами, это интеллектуальная склока, наполненная взаимными нападками и замечаниями по поводу репутации противника.
При этом самое интересное, подмеченное древними греками относительно доксы, состоит как раз в том, что, невзирая на ее полемичность, существо конфликта она не затрагивает. Столкновение докс — это дискуссия, характеризующаяся тем, что вопрос, который мог бы послужить причиной конфликта, остается не поставлен. Это не означает, будто по этой причине стороны могут легко примириться. Напротив, именно ввиду отсутствия конфликта столкновение может продолжаться вечно.
Жижек в библиотеке Bookmate
-
«Добро пожаловать в пустыню Реального»
-
«О насилии»
-
«13 опытов о Ленине»
Нынешний спор служит прекрасной иллюстрацией этого положения. Проблема не только в том, что спорящие стороны не понимают друг друга — ни одному спору это еще никогда не мешало. Гораздо более фатальным оказывается непонимание условий, на которых спор имеет место. Так, например, Хомский жалуется на Жижека, который в ходе дискуссии приписал ему несуществующие высказывания. Подобный промах действительно считается тяжким нарушением академического хорошего тона, и Хомский безусловно надеялся на самодисквалифицикацию пристыженного противника. Напрасные расчеты — Жижек даже не пытается отрицать факт совершенных им злоупотреблений. Он готов за них извиняться, но на траекторию дискуссии они, по его мнению, все равно не влияют, поскольку ничто не изменит той причины, по которой Жижек считает нужным сказать, что вся корректная философская машинерия Хомского никуда не годится. По существу, его последним словом в дискуссии выступает претензия, которая высказывается им следующим образом: «Я не знаю никого, кто так часто ошибался бы по существу». Но что значит ошибаться «по существу»? По эмпирической части, разумеется — той самой, которая как будто бы является мерилом ценности любой теории — «как будто бы», потому что все, включая Жижека, в
Для чего Жижек вообще прибегает к этому предательскому аргументу — вопрос отдельный. Возможно, сам по себе он мог бы изменить существо спора, но уже поздно — аудитория больше ничего из этого события не извлечет. Последнее интервью, взятое у Хомского сайтом Paxmarxista.com и сосредоточившееся на довольно бессмысленных вопросах «степени допустимого революционного насилия» и «существования реальной марксистской традиции», надежно устраняет вероятность действительно интересного развития сюжета. Так или иначе, точка в нем уже поставлена первым жижековским ответом.
Необходимо задаться вопросом, до какой степени сделанное в ней заявление в свою очередь оказывается неверным шагом со стороны самого Жижека? Используя жижековскую универсальную формулу, можно спросить, «что не так» (what’s wrong) с подобной аргументацией? Во-первых, помимо ее теоретической небезупречности, она вызывает сильные сомнения с точки зрения того, что можно было бы назвать «интеллектуальной политикой». Действительно ли для того, чтобы настоять на хорошем философском осмыслении, необходимо в традициях гегелевской борьбы самосознаний полностью дисквалифицировать противника? В чем изъян подобной позиции?
Что действительно в этом столкновении могло быть поставлено на кон, так это возможность обосновать отказ от инструментария, на страже которого продолжает стоять Хомский и без которого каким-то образом обходится Жижек.
Искать его нужно не в том, что или даже как было сказано — хотя многие заметили именно это. Важно иное: все сказанное в итоге заместило собой нечто такое, о чем речь так и не зашла. В некотором смысле уполномоченный выказанной Хомским открытой неприязнью, Жижек получил право именно сейчас открыто поставить вопрос о том, что же отличает его собственную мысль от интеллектуальной традиции, с идеальным образчиком которой он в данный момент обменивается репликами. Что действительно в этом столкновении могло быть поставлено на кон, так это возможность обосновать отказ от инструментария, на страже которого продолжает стоять Хомский и без которого каким-то образом обходится Жижек.
Именно это по-настоящему волнует интеллектуальную аудиторию и именно по этой причине она с таким оживлением встретила этот нелепый во всех отношениях спор. На самом деле, всех интересует вопрос о том, как можно (и можно ли вообще) обходиться без того академического common sense, который на долгое время сделался единственной официальной средой мысли.
Действительно, всех уже давно занимает вопрос, до какой степени невозможно избежать определений, компульсивно производимых в сфере так называемых «наук об обществе», по ведомству которых весьма неохотно прописывают и Жижека, а также всех прочих, кого «не понимает Хомский». Речь идет о среде, для которой немыслимо никакое размышление, если оно не предваряется определением того, что такое «общество». В этой среде просто не представляют, как можно мыслить, не давая описания «человеческой природы», «личности», «сознания», «деятельности», а также, если исследование сворачивает в этическую область, «справедливости», «морального сознания» и многих других «существенных вещей». Именно без этого обходится Жижек, вызывая тем самым непреходящее возмущение, по силе сравнимое с реакцией на крупные политические события — всякий раз встает вопрос, какое право на подобные пропуски имеет исследователь, смеющий претендовать на серьезность. Научное сообщество отвечает на это жестом предостережения, зловеще предрекая, что за подобную экономию придется дорого расплачиваться.
Хомский в библиотеке Bookmate
-
«Государство будущего»
-
«Новый военный гуманизм»
-
«Прибыль на людях»
Так ли это? Для начала стоит проверить впечатление, будто бы жижековское рассуждение тем самым идет на неоправданный риск. Как правило, подобное впечатление складывается лишь в тех случаях, когда книга была «просмотрена в самолете». Более близкое знакомство с текстами свидетельствует, что никаких неоправданно рискованных жестов Жижек не совершает. Кто действительно рискует — так это Хомский, которого не раз предупреждали, что конструкции, на которые он опирается, обветшали очень давно, и лишь фанатизм может заставить не только ими пользоваться, но и продолжать их рекламировать. На самом деле, фанатизм этот полностью обусловлен соответствующей средой и не содержит ничего, что за пределы этой среды выходило бы.
Напротив, жижековскую манеру изложения невозможно считать лишь плодом сочетания различных условий — политической ангажированности, неопределенного положения в среде «научных профессионалов» и так далее. Речь в данном случае идет вовсе не об «индивидуальных особенностях стиля». Даже то, что служило главным идентификатором жижековской инициативы — распространение лакановского наследия — не дает полного представления о той роли, которую эта манера сыграла.
Подлинное ее значение в том, что она противостоит убеждению, согласно которому существует лишь один способ дать представление о вещах — сделать их предметом исследования и обсуждения. Критикуя данный подход, иногда замечают, что не всякое обсуждение гарантирует осмысление. На самом деле, предрассудок работает в обратную сторону: чтобы создать возможность помыслить предмет, нужно говорить только и исключительно о нем самом. На тавтологии подобного рода любая научная инициатива как раз и основывается.
Не обсуждая историю институционализации этого допущения и, в частности, его следствий для социальной теории, можно заметить, что оно противоречит самому устройству речи, в рамках которого для того, чтобы придать разговору или мысли определенное направление, вовсе не обязательно отсылать к предмету непосредственно. Хорошо известно, что именно намерение во что бы то ни стало выдержать прямоту и исчерпывающий характер изложения неизбежно приводит на практике к характерному для академического письма обскурантизму.
Моральный промах Жижека состоит в том, что он искренне возмущен услышанными обвинениями и явно желает, чтобы они были оспорены независимой инстанцией. Другими словами, он хочет восстановления справедливости — самое предательское желание на свете, особенно в тех случаях, когда ресурсы оценки изначально находятся на другой стороне…
В этом смысле закономерно, что именно в «обскурантизме» представители социальных наук обвиняют тех, кто невольно оспаривает у них поле. Ирония заключается в том, что в рамках этих наук можно преспокойно написать десятки исследований на тему «идеологии» и так и не выявить в ней того основного, что зачастую приоткрывает изложение, даже не претендовавшее на специальное освещение вопроса. При этом, разумеется, тот, кому удалось продвинуться таким образом, напрасно стал бы ожидать от специалистов восхищенного признания своих заслуг.
С этой точки зрения чисто моральный промах Жижека состоит в том, что он искренне возмущен услышанными обвинениями и явно желает, чтобы они были оспорены независимой инстанцией. Другими словами, он хочет восстановления справедливости — самое предательское желание на свете, особенно в тех случаях, когда ресурсы оценки изначально находятся на другой стороне. На самом деле, главная ошибка, допущенная Жижеком, состоит в том, что он неверно определяет, что значит «ошибаться». Ошибаться — это не значит недооценивать злодеяния красных кхмеров. Ошибаться — это, прежде всего, не отдавать себе отчета в том, какого эффекта добивается твое собственное изложение и каких последствий в свете этого стоит ожидать.
Посты по теме
Комментарии
Комментировать