Ренуар был в восторге от актрисы Жанны Самари и ходил смотреть ее выступления на сцене, хотя совсем не любил «Комеди Франсез», где она выступала. Изобразив актрису 12 раз — 11 раз маслом и пастелью и один раз в виде статуи, — Ренуар, по мнению критиков и искусствоведов, отражал в своих работах образ вечной женственности, какой ее представляли во второй половине XIX века. T&P публикует дискуссию «Ренуар. „Портрет актрисы Жанны Самари“», проведенную просветительским проектом ScienceMe в рамках цикла «Пятничные диалоги у картин» в ГМИИ имени А.С. Пушкина.

О картине говорили

Нина Геташвили

Кандидат искусствоведения, профессор, заведующая кафедрой всеобщей истории искусства Академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова, сопредседатель российского отделения AICA (Международной ассоциации художественных критиков)

Виктор Ерофеев

Писатель, литературовед, радио- и телеведущий

Нина:

Перед нами картина, которую считают эскизом к работе, находящейся в Эрмитаже («Портрет актрисы Жанны Самари», 1878). Насколько сегодня актуален портрет незнакомой нам женщины, переживший почти два века?

Виктор:

Каждая эпоха рождает свой образ вечной женственности, и каждый раз вечная женственность предстает перед нами в тех образах, которые эта эпоха особенно любит и ценит. Я бы затронул не только «Портрет Жанны Самари», но и «Девочку с персиками» В.А. Серова. Два образа, две культуры, родившиеся почти одновременно, представили два образа вечной женственности, которые на самом деле совсем не вечные. Эти девочки прожили очень мало: Жанна умерла в 33 года, а Вера Мамонтова — в 32.

В отличие от изображения на портрете, Жанна была немного иной. Ренуар прежде всего вложил в нее что-то свое, а прототип стал неким воспоминанием о встрече. Жанна была небольшого роста, пухленькой, с ослепительной улыбкой — ее фотографии были развешаны во всех стоматологических клиниках Парижа.

Если взять все картины от Античности до наших дней, то здесь — определенная веха, рубеж, приглашение к восторгам, сделанное не только в качестве подарка нам всем, но и невероятная стилистическая возможность объяснить, что же такое «новое искусство». Картина представляет собой пиковый импрессионизм. Культуры Франции и России не противоречат, а дополняют друг друга: чувствуется улыбчивая драматургия, радостный комизм, также есть вопросы к жизни, вопросы к Богу. Ренуар тут достигает невероятного пика, он 12 раз подходил к изображению Жанны: 11 раз он писал маслом и пастелью, один раз он сделал ее скульптуру. Вера Мамонтова тоже не однажды попадала на полотна русских живописцев.

Ренуар делал портрет актрисы, но при этом он не любил театр «Комеди Франсез», в котором она работала. Жанна, в свою очередь, не любила импрессионизм, отдавая предпочтение реалистически направленным произведениям. Этот парадокс и дал такой эффект — ощущение того, что они принимают и не принимают друг друга. В конце концов, шедевр рождается, когда ничего не понятно. Пик импрессионизма, хотя Ренуар еще беден и неизвестен, в картине есть некая небрежность, говорящая о том, что мир прекрасен, но несовершенен и я как художник могу показать это несовершенство. Далее Ренуар понял, что мир любит твердые моральные принципы и совершенство, совсем отказывается от канонов импрессионизма, которых придерживаются другие художники, и возвращается к «энгровскому периоду».

Нина:

Я хочу немного дополнить. Жанна одновременно и владеет публикой, и преклоняется ей. Это совершенно уникальный портрет. Критики называли эту работу «умеренным парижанством». Ренуар был в восторге от Жанны, он ходил смотреть ее на сцене, хотя, как уже было сказано, не любил «Комеди Франсез». Он восхищался ею не только как актрисой: это такой тип женщины, который был абсолютно ренуаровским. Ренуар не был социально идеологически определенным человеком, ему это было безразлично. Для Ренуара женщина — та, чья кожа не отталкивает свет, и ему неважно, крестьянка это или аристократка, вот как он делил этот мир. И Жанна совпала с его типом женщин.

Что касается некой небрежности и неоконченности — в этом упрекали всех импрессионистов. Когда состоялась выставка (в 1874 году) анонимных живописцев, скульпторов и графиков, Леруа просто «обозвал» их импрессионистами. Здесь мы обращаемся к актуальности этой проблематики — лейблам, трендам, к точным наименованиям. Каким образом происходило разделение истории искусств? Как правило, было некое ругательное определение, с которым сами художники не соглашались, а потом принимали, поскольку их это отделяло от остальных и давало определение, что же, собственно, они делают. Когда происходило это привыкание, термин становился абсолютно классическим.

Портрет Жанны Самари был создан в самом начале пика импрессионистов

Портрет девочки, уже прославленной актрисы. Рыжие волосы и розовый фон создают гармонию, перед нами женщина-пирожное — мягкая, сладкая, женственная, юная, но при этом — это она его вдохновила на такую манеру письма? Нет, уже была создана эта система. Уже художники поколения Ренуара создали совершенно иную систему соединения цветов. Философы, поэты выстроили эту систему. Она предполагает разделенные мазки, отсутствие четких линий. Почему? Здесь важно уловить мгновение — а когда вы улавливаете его, вам не до четкости абриса. Выхватить его, запечатлеть — вот что важно.

Виктор:

3 декабря 2019 года исполнилось 130 лет со дня смерти Ренуара. Есть знаменитые советские книги по искусству М.В. Алпатова, который считал, что с импрессионизма начинается декадентство. Декадентство, с точки зрения Алпатова, трудно считать преуспевающим буржуазным искусством, потому что декаденты несли в себе скорее разрушительные черты, чем созидательные.

Давайте вернемся к философии импрессионизма, к тому, как я ее вижу. Импрессионизм сломал навсегда то представление о человеке, которое было ранее. Дело в том, что мы считали, что мир объективен и мир, который мы созерцаем, является тем самым миром, к которому мы должны стремиться, чтобы ему подчиниться, найти его законы и соблюдать их. Это было бы служение человеком некоему идеалу. Линия служения начинает ломаться в начале XIX века, и возникает другая линия, которая существует сейчас, и я бы не назвал ее буржуазной. Линия, когда человек говорит: «Нет, пусть истина подчиняется мне, и не только истина, но и государство! Пусть подчиняются мне и моим человеческим желаниям! Пусть направлению моих мыслей подчиняется действительность!»

Импрессионизм приходит в этот самый момент, когда человек говорит: «Я вижу мир так, как я вижу, и ты видишь его иначе». То есть появляется индивидуальное мнение. Как вы знаете, во французской культуре разработка этого индивидуального проекта получила гениальное выражение у Марселя Пруста в «В поисках утраченного времени». Тема любви, раскрытая в произведении, казалось бы, вечная, но она сделана таким образом, что человек со своими желаниями, своими настроениями, гендерными привычками видит мир иначе, нежели окружающие. Нет одновременных миров, миры различны, и в этом смысле Моне, который писал Руанский собор утром, днем, на закате и вечером, говорил: нет Руанского собора, есть только его восприятие, есть только то, что мы видим в действительности как совершенно несовершенные люди.

Это был огромный перелом в философии, который у нас не прижился: у нас все равно есть тема служения кому-то, и тут идет разлом с Западом, который сказал, что надо служить человеку и его желаниям, настроениям и, наконец, его жизни, которая кончается смертью. Тема смерти в импрессионизме звучит как продолжение жизни. Посмотрите портрет мертвой жены Клода Моне: она звучит как финальный этап. Здесь мы встречаемся с гимном жизни и одновременно с теми хлопотами, которые потом понесут все философы XX века. Мы находимся на переломе: можно ли считать эту точку зрения буржуазной? Это зависит от того, как мы видим буржуазность. Ее также можно увидеть по-разному. Поэтому тут скорее не спор, а представление о том, что эти люди действительно оказались большими философами, чем они предполагали.

«Камилла на смертном одре», Клод Моне

«Камилла на смертном одре», Клод Моне

Ренуар — человек этой пограничной эпохи, который сомневается в своих силах. Художник выпадал из обычного движения жизни, Ренуар, с его поразительным талантом, оказывался в промежутке между бытовой жизнью и своей гениальностью. Именно после импрессионизма мир изменился, и у нас сильно «воюют» с импрессионизмом жизни. Дело в том, что французская вечная женственность — это время рассуждений о самодостаточности существования, о необходимости самим что-то делать. Так как само по себе существование к нам равнодушно и нужно проявить собственную энергию, активность, чтобы это существование получило краски.

Мы до сих пор любуемся Жанной: Ренуар оставил способность бороться с энтропией и после своей смерти. Мы видим Жанну — она дает нам солнечное излучение жизни, краски, которые нас очаровывают, в ее глазах есть мысль. Эта актриса, которая играет субреток, горничных, тем не менее еще и задумывается о жизни.

То, что сделал Ренуар, никто не повторит, он боролся с энтропией, потому что ему был дан талант и дана гениальность

Когда Жанна умерла, две тысячи почитателей вышли ее хоронить, девушку, прожившую всего 33 года, это был ее последний спектакль. Конечно, культура очень ломкое понятие, потому что, когда пишется портрет Жанны Самари, — это то же время, когда Достоевский начинает роман «Братья Карамазовы», и мы видим, что это совсем другая культура, совсем иное восприятие человека. И, наверное, борьба с энтропией — это та самая борьба, которая может идти с разных направлений, но с верой в жизнь и с верой в красоту и человека.

Нина:

Я процитирую Ренуара по поводу буржуа: «Хорошо, что мы смогли прибегнуть к буржуа, это был наш единственный шанс… Я знаю, трудно добиться признания того, что живопись может быть очень большой, оставаясь радостной… Главная функция человеческого существа — жить. Первый долг его — уважать жизнь. Жизнь — это состояние, а не предприятие».

Раз мы заговорили о сравнении с русской культурой, то, конечно, я бы сравнила и с Верой Мамонтовой, и со Струйской (с портрета Ф.С. Рокотова). По поводу того, как можно изобразить счастье, которое мы здесь ощущаем, Владимир Яковлевич Пропп, русский ученый, который исследовал, как создаются литературные произведения, писал: «И Гоголь велик не тем, что осмеивал Хлестакова и Чичикова, а тем, как он это делал, что мы до сих пор дышим счастьем, читая его, хотя ни один взяточник не перестал брать взятки, просмотрев „Ревизора“. […] А счастье облагораживает нас. В этом значение литературы, которое делает нас счастливыми и тем „поднимает” нас. Чем сильнее поучительность, тем слабее влияние литературы. Самые великие никогда не поучали, они были…» Посмотрите, как это соотносится с фразой «Жизнь — это состояние, а не предприятие».