Всемирный потоп и убийство Авеля, пир Валтасара и поклонение волхвов, Крещение Господне и взятие Иерихона — многие из нас привыкли узнавать эти сюжеты в живописи. Но они есть и в музыке. Журналистка Ляля Кандаурова в своей книге вспоминает истории из Ветхого и Нового Заветов и находит библейские сюжеты в великих музыкальных произведениях. Публикуем главу, из которой вы узнаете, какие сюжеты были спрятаны в кантате «Вавилон» Игоря Стравинского.

Библейские мотивы. Сюжеты Писания в классической музыке
Ляля Кандаурова
Издательство «Альпина Паблишер», 2023

Игорь Стравинский. Кантата «Вавилон» для оркестра, хора и чтеца
Потомки Ноя стали праотцами возродившегося после Потопа человечества: тогда — одной разветвленной семьи, где все приходились друг другу родственниками и, как отмечает Библия, говорили на одном языке. Жили эти новые люди тоже сравнительно кучно. В Ветхом Завете сказано, что, идя с востока, они нашли в земле Шинар равнину и поселились там. О какой точке на современной карте идет речь, сказать невозможно: по разным мнениям, земля Шинар находилась либо на юге Месопотамии, т.е. на территории современного Ирака, либо, наоборот, на севере, что помещает ее в
Эта книга в основном о зарубежной музыке. Однако именно Вавилонская башня как символ многоязычия, сверхпроект, результатом которого стало образование гигантского мультикультурного котла, дает повод для рассказа о самом «зарубежном» среди великих русских авторов, прожившем в эмиграции почти всю свою (очень длинную) жизнь. О человеке, который родился в Российской империи, по собственному признанию, думал по-русски до старости, а в беседе с журналом Time назвал себя «калифорнийским композитором»; полиглоте от музыки, который владел несколькими, вроде бы взаимоисключающими стилями-языками. Об авторе, которого не впишешь без оговорок ни в какую географию культуры, — Игоре Стравинском, создателе кантаты «Вавилон», написанной в 1944 г. в США.
Среди музыки, созданной Стравинским во второй половине жизни, чрезвычайно много сочинений на библейские сюжеты и духовные тексты; пожалуй, нельзя назвать другого русского автора его масштаба, так интенсивно работавшего с этой темой. В своей книге «Музыка в XX веке» музыковед Уильям Остин использует для зрелой эстетики композитора эпитет «проповедническая»; одна из поздних его работ называется «Проповедь, притча и молитва» (1961). Вместе с тем голос самого Стравинского, тон, слышный и в автобиографии, и в многотомных «Диалогах» с его секретарем Робертом Крафтом, а главное — в музыке, на каком бы из стилистических «наречий» она ни говорила, невообразимо далек от тех качеств, которые мы могли бы искать в хорошем проповеднике: эффектное красноречие, умение апеллировать к чувствам слушателя и пробуждать в нем эмпатию, увлекательность, образность слога. Еще менее сам Игорь Федорович соответствовал стереотипному представлению о религиозном человеке. Холодноватый эрудит, ироничный, немногословный и рациональный, бесстрастный и подчас довольно жесткий в суждениях, сочетавший западный дендизм с «русской» широтой души и умением радоваться жизни, Стравинский, казалось, не обнаруживал ни кротости, ни христианского долготерпения. Его музыку — по словам самого автора, «сухую, холодную и прозрачную, как шампанское экстра брют, которое […] не расслабляет, как другие виды этого напитка, но обжигает», — слушатель привык воспринимать как воплощение интеллектуальной культуры, блестящую шахматную партию в звуке, апофеоз рассудка.
Родившись на даче в Ораниенбауме, на южном берегу Финского залива, в интеллигентной дворянской семье, Стравинский был крещен тотчас при появлении на свет, как делали со слабыми детьми. Три недели спустя мальчика крестили еще раз, полноценным обрядом, в Никольском морском соборе в
На это почти 30-летнее охлаждение в отношениях с христианством пришлись учееба у
Сложно сказать, что изменилось для почти 45-летнего Стравинского в начале 20-х. «Я не могу сейчас оценить события, которые по прошествии тех тридцати лет заставили меня обнаружить необходимость религиозной веры. […] Я могу сказать, однако, что за несколько лет до моего фактического «обращения» во мне вос- питывалось настроение принятия благодаря чтению Евангелий и другой религиозной литературы», — говорил он об этом незадолго до смерти. «Обращение» Стравинского было глубоким, безоговорочным и чрезвычайно искренним. Танцовщик Серж Лифарь цитирует в своей книге пассаж из письма180, якобы написанного Стравинским в те годы Дягилеву, где тот отзывается о самом фе- номене балета как об «анафеме Христа». По словам Лифаря, в 1923-м Стравинский со всей серьезностью отрекся от ключевого «дягилевского» жанра, в котором к тому же были созданы главные его жемчужины: «Религиозные убеждения [Стравинского] […] не позволяли ему заниматься таким низким искусством, как театральный балетный спектакль». В 1924 г. Стравинский купил дом в Ницце, куда семья перебралась из Биаррица. Там он познакомился с православным священником, настоятелем русской церкви, протоиереем Николаем Подосеновым, который стал его духовником. В письме Дягилеву от 6 апреля 1926 г. Стравинский просит прощения за прегрешения перед первой исповедью и причастием, которые его ожидали: «Прошу тебя никому не говорить об этом письме — а если уничтожишь его — то лучше всего».
Описывая сохранившийся в архиве личный карманный молитвослов композитора с автографом на титульном листе «Игорь Стравинский/1926 г./Ница», исследовательница замечает: «Книга зачитана, замусолена (особенно утренние молитвы), надорвана, подклеена, содержит большое количество вписок. В конце вклеена написанная, скорее всего, рукой Екатерины Гавриловны на тетрадномлистке в клетку молитва, которую следует читать перед началом всякого дела». Роберт Крафт вспоминал, что Стравинский действительно молился ежедневно: до и после работы над музыкой, а также сталкиваясь в сочинении с трудностями. Самуил Душкин (ему посвящен скрипичный концерт Стравинского) подтверждал это: «Если работа продвигалась болезненно медленно, Стравинский говорил: «Надо верить. Когда я был моложе и в голову не приходило никаких идей, я впадал в отчаяние и думал, что все кончено. А теперь у меня есть вера, и я знаю, что идеи придут»» — это свидетельство относится к 1930-му. Так, очевидно, что Стравинский не просто был религиозным человеком, но осознанно следовал духовной практике христианства каждый день. «Он верил, что Бог сотворил мир; он верил буквально во все в Библии», — писал Роберт Крафт об этом саркастичном, прагматичном, проницательном человеке, прекрасно осознавая противоречивость этого портрета: тот же Крафт признавался, что религиозная грань личности его наставника оставалась для него неясной.
В рубрике «Открытое чтение» мы публикуем отрывки из книг в том виде, в котором их предоставляют издатели. Незначительные сокращения обозначены многоточием в квадратных скобках.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
Комментарии
Комментировать